Видимое
Звук дверного звонка раздался глухим эхом из-за толстой дубовой двери. Я отступил пару шагов назад и поднял взгляд вверх.
Особняк возвышался надо мной каменным гигантом. Серые кирпичные блоки стены были похожи на варёную холодную овсянку со слипшимися хлопьями. Высокие окна были завешены тяжёлыми тёмно-синими шторами и только из одного окна на втором этаже лился тёплый свет. Лучи заходящего солнца едва пробивались через высокие ветвистые деревья во дворе.
Осенний ветер гулял вдоль двора, подымая редкие упавшие листья, закручивая их в воздухе и усыпая ими то землю на газоне, то крышу небольшого гаража. Осень наступала ровным, широким шагом, каждое утро заставляя меня задумываться о смене куртки на тёплое пальто. Я поёжился и поднял воротник повыше. Выйдя из машины всего пару минут назад я уже дрожал от пронзительного холодного ветра. Нащупав в кармане пиджака блокнот я достал его и пролистал пару страниц назад и вперёд, хмурясь и шевеля губами.
Входная дверь не спеша отворилась. За ней стоял пожилой мужчина, чьи волосы были подёрнуты лёгкой паутиной седины, а на лбу проступали морщины. Зелёные глаза на его лице, казалось, смотрят прямо в мои. На его лице играло безучастное выражение лица. Я сделал несколько неспешных шагов к порогу. Через несколько секунд мужчина улыбнулся и протянул мне руку.
"Вы прибыли раньше, чем я Вас ожидал."
"Кошев. Зовите меня Женя", - я протянул ему руку в ответ и пожал его ладонь. Его морщинистая рука была мягка на ощупь и покрыта пятнами краски – рука настоящего художника.
Он жестом пригласил меня в дом. Дверь захлопнулась с металлическим щелчком, пока я, не ожидая предложения, снял с себя куртку и вешал её на деревянную стоячую вешалку.
Я оглянулся вокруг и невольно присвистнул у себя в голове. Уютная, круглая прихожая была обставлена креслами и мягкими пуфами. Стеллажи на деревянных массивных шкафах и комодах были обставлены деревянными и костяными резными статуэтками, наборами серебряных столовых приборов и посуды за толстыми стеклами. Свет тяжёлой золотой люстры добавлял контраста каждой изогнутой поверхности комнаты. Вдоль каждой стены висели картины разнообразных размеров и стилей, но в абсолютном большинстве узнавалась одна и та же рука.
Я беглым взглядом обвёл примыкающие комнаты. Кухня выглядела не менее дорого обставленной, хотя обеденный стол был, на удивление, достаточно небольшой и скромный, с высоким стулом у одного края.
На противоположной стороне была видна студия. Из-за угла на меня выглядывал мольберт, где-то на полу были пустые тюбики гуаши и оброненная кисть.
При всей роскоши мне не чувствовалось какой-то надменности в стиле. Каждая одна вещь из коллекции мужчины, будь то маленькая деревянная икона или каменная статуя излучала огромную ценность. Как для охотника, который коллекционирует чучела убитых животных. Или фотографа, который хранит толстые альбомы отснятых лично им фото.
Мужчина верно определил восхищение на моём лице и улыбнулся чуть шире. Свет заглаживал неровности кожи и его морщины выглядели не такими глубокими в ярком свете ламп.
Он обратился ко мне:
"Пройдём в гостиную, моя прихожая не самое лучше место для бесед", - и он прошёл вглубь коридора повернув налево в невидимый для меня раньше проход.
Проследовав за ним я оказался в небольшой комнате, где лёгкий аромат чая и горький запах краски царили во влажном воздухе. У окна стояло два кресла с мягкими подлокотниками. Между ними стоял небольшой кофейный столик с подносом, на котором стояла недопитая чашка, небольшой чайник и плетёная корзинка с песочным печеньем. В одном из углов комнаты стояли разноразмерные холсты, наспех накрытые измазанным в красках светлым покрывалом. Лампа под потолком ярко сияла, немного ослепляя меня.
"Будьте как дома", - он опустился в кресло и взял чашку в руки, а затем с задумчивым видом пригубил напиток.
Я присел напротив него, выложил блокнот и ручку из кармана и откинулся на спинку кресла.
"Господин Луновой, спасибо, что уделили мне Ваше ценное время. Как Вы знаете, меня очень впечатлили Ваши картины и я хотел бы взять у Вас небольшое интервью.", - я начал издалека. Мне было некуда спешить, вечер только начался, а господин Луновой, казалось, был в хорошем расположении духа. Если я разыграю свой расклад правильно, то я добьюсь отличной истории, достойной публикации на первой странице журнала.
"Зови меня просто Егор. И давай сразу на ты.", - он снова пригубил чай и смотрел прямо на меня. Я кивнул и продолжил.
"Хорошо, Егор. Расскажи, что вдохновляет тебя на такие картины? Как ты находишь такие пейзажи, что движет тобой?"
"Очень много чего, даже в повседневной жизни. Я много путешествую в поисках захватывающих видов и как только нахожу один тут же понимаю – это стоит запечатлеть."
"У тебя неповторимый стиль. Картины, кажутся живыми и будто пульсируют красками. Цветы колышутся на ветру, солнце сияет, а волны, кажется, разбиваются о песок."
Он засмеялся и опустил чашку на столик.
"О, это просто иллюзия созданная тонкой работой с кистью. Всегда стараюсь в своих картинах отразить то, что я вижу. Но спасибо за комплимент, конечно."
Я улыбнулся. Казалось, он клюнул.
"Скажи, кто помогает или поддерживает тебя в твоей работе? Кроме фанатов твоего творчества, конечно. Близкие родственники, друзья?"
"У меня не осталось близких родственников, а многие мои друзья редко видятся со мной. Приходится надеяться на себя одного."
Я почувствовал, что момент наступил.
"А как же жена, дети?"
Его улыбка исчезла лишь на миг, а затем вернулась на его лицо. Он отвёл глаза в сторону, но пути назад уже не было. Всё те вложения времени и денег должны были окупиться вместе с разоблачением года.
"Я не женат и у меня нет детей", - ответил он ровным, спокойным голосом. Я с трудом скрывал свой триумф, а мой голос зазвучал на полтона выше:
"Интересно, что ты тогда скажешь на эти амбулаторные записи?"
Я сунул руку во внутренний карман пиджака и вынув несколько сложенных плотных листов бумаги, небрежно бросил их на стол. Они ударились о поднос, подняв несколько крошек от печенья в воздух и отправив десяток других на пол.
Он потянулся к бумагам, развернул их и, тяжело опустившись обратно в кресло, стал их просматривать. Через несколько секунд улыбка сошла с его лица его глазах заблестели слёзы.
"Не отрицай, что они не твои. На фотографиях ты, хотя имя другое. Конкретно эти" - я выдернул одну из бумаг из его рук - "говорят, что твой зрительный нерв повреждён и ты практически слеп. О каких пейзажах тогда речь? Кто пишет эти картины за тебя? Где тот настоящий художник, чьё имя ты закрыл своим?"
Казалось, Егор не слышит меня. Слезы стекали по его щекам. Я знал, какой именно документ он читает.
"У тебя есть жена и сын. Скажи, чьи работы ты присвоил себе?"
Он не выглядел готовым спорить или что-то отрицать. Во мне кольнула жалость, тут же смешавшись с презрением к этому старику. Моя слава взлетит до небес после признания знаменитого художника в работе через безымянных пейзажистов, чьё творчество он выдавал за своё. Я видел свой новый угловой офис и табличку со званием главного редактора на столе из красного дерева.
Вернувшись из мира фантазий я вернул фокус на лицо Егора. Он смотрел на меня изучающим, пронизывающим взглядом. Для человека с почти нулевым зрением он видел меня намного лучше, чем я себе представлял.
Затем он закрыл глаза на несколько минут, и мы сидели в тишине, лишь изредка прерываемой порывами ветра, пошатывающим стёкла высокого окна. Солнце уже зашло и небо начинало окрашиваться в фиалковый цвет. Лампа под потолком тихо и назойливо жужжала, как муха, крепко угодившая в варенье и пытающаяся своими слабыми крылышками оторваться от липкой жижи.
Егор тоже был похож на муху. Он влип, и он был в моём полном распоряжении. Я знал, что когда я начну задавать вопросы я буду получать нужные мне ответы.
Взяв ручку и блокнот в руки я, демонстративно намочив языком кончик авторучки, словно это был карандаш, прокашлялся. Моё первый вопрос застрял в горле, когда Егор, резко распахнув глаза, перебил меня.
"Женя, хочешь услышать мою историю во всех подробностях? Она будет на первых страницах газет и журналов ещё очень долгое время."
Я усмехнулся.
"Ты и так мне всё расскажешь", - сказал я жёстко. Старик ничего не ответил, и после паузы, снова задал свой вопрос.
"Ты не услышал меня. Действительно ли ты хочешь услышать историю от начала и до конца?", - его голос отдал стальной ноткой, которая пустила лёгкий холодок по моей спине. Егор собирался сражаться. Я немного отступил и, неожиданно для себя, ответил ему гораздо мягче.
"Хочу", - сказал я. Мне казалось, что разговор вернулся в русло интервью, а не допроса.
Он вдохнул, закрыл глаза, выдохну и снова посмотрел на меня. Или сквозь меня, внутрь меня?
"Рак – это страшный диагноз", - начал он.
Я начал записывать его слова в блокнот, внимательно слушая.
"Ещё страшнее, когда его ставят ребёнку. Никите было шесть, когда он начал ни с того ни с сего падать в обморок. Пройдя, казалось, тысячу обследований, врачи констатировали рак. Злокачественная опухоль в мозгу. Полгода максимум."
Я остановился и поднял взгляд на его лицо.
"Если ты собираешься взять меня слезливой историей…", - начал было я, но Егор продолжил, не обратив на меня внимания.
"Я, Марта и Никитой - мы боролись, как могли. Мы пробовали все возможные терапии, все самые рискованные процедуры, которые обещали лишь небольшой шанс быть успешными. Мы были готовы на всё, на любые суммы, но некоторые вещи нельзя купить в жизни. Удачу. Здоровье. Жизнь."
Он допил остатки чая, поставил чашку на поднос и продолжил.
"Никите становилось хуже. Не все раковые больные страдают одинаково. Кто-то умирает мучительно больно, кто-то быстро и безболезненно. Щёлк – и человек словно отключился. Никите… Не повезло. Он мучился последние несколько недель. Мы были у его больничной койки практически целыми сутками. Лишь час или два в день я или Марта уходили спать обустроенные нам сердобольными медсёстрами лежаки в соседней пустующей палате.
Никита не мог есть, не мог пить. В один из дней он попросил меня слабым, охрипшим голосом:
"Папа, иди отдохни, я пока подожду маму."
Я улыбнулся ему, хоть мне было тяжело дышать от слёз. Он так мало говорил в последнее время. Когда я практически провалился обморок от недосыпания в соседней комнате, Никита умер. Щёлк. На следующей неделе ему было бы семь. Марта была с ним в последние минуты.
Она была настолько шокирована, что даже не смогла позвать меня. Когда я, едва поднявшись, вошёл в палату после его смерти прошло всего несколько десятков минут. Марта сидела перед ним, сложив его ручки на груди и взяв его маленькие ручонки в свои. Я медленно подошёл к ней и положил руку на плечо. Она дрожала так, словно весь мир испытывал землятресение магнитудой 6. Она даже не могла плакать. Как и я. Все нашли слёзы ушли за последние две недели."
Он поднял взгляд на меня. Я старался записывать всё, что он говорит, но в последние минуты я начал пропускать слова. По моим рукам бежали мурашки. Егор опустил взгляд себе на колени и снова заговорил.
"Родители не должны хоронить своих детей. Спустя пару месяцев, когда я подымался по лестнице, у меня случился сердечный приступ. Падая целый пролёт, я ударился головой и моё зрение стало ежедневно угасать. Но с ухудшившимся зрением пришли они."
Он остановился. Я перестал писать и посмотрел на него. Он не ответил на мой взгляд, лишь сжал кулаки до побелевших костяшек.
"Они пришли почти сразу же с первого месяца. Сначала я думал, что это игра теней от освещения, всё хуже виднеющихся с каждым днём. Я был уверен, что свет глумится над моим угасающим разумом и подсовывает ему миражи. Но это были не тени и не миражи. За каждым человеком нависал один из них. У кого-то он был темнее, у кого-то мягче и прозрачнее. Но он был у каждого."
По моей спине пробежал холодок и я неуютно поёрзал в кресле.
"Когда я очнулся после одной из многочисленных операций, призванных сохранить мне остатки зрения, в палату зашёл мой лечащий врач и я невольно вскрикнул. Он непонимающе уставился на меня, но мой глаза, перекрытые бинтовой повязкой, были прикованы к дверному проёму. За спиной врача висело нечто, похожее на развевающийся на ветру плащ. Глаза фантома были как малиновые угольки, сверкающие в полутьме вечерней палаты. Врач успокоил меня и сообщил об успешной операции. Я не слушал его. Я смотрел на эту бесформенную фигуру, и она, казалось, смотрела на меня. Спустя ко мне пришла Марта. Фигура за её спиной была достаточно блеклой, похожей на лёгкое облако пыли поднятое осенним ветром. Это успокоило меня.
Я видел их везде. Пока я не мог даже снять повязки медсестра моей палаты - полная, улыбчивая женщина, немного в возрасте - каждое утро и вечер читала мои любимые книги вслух. За ней виднелась плотная дымка серого цвета, мерцающая маленькими красными точками.
Картинка с тёмной фигурой намертво отпечаталась в моём мозгу. Я продолжил записывать его слова, чтобы избавить себя от этого образа.
В одно утро, спустя дни восстановления в больничной койке, я узнал, что мой лечащий врач попал в аварию по дороге на работу. Из подслушанных разговоров медсестёр, его тело было практически не отделить от месива из металла."
"Родители не должны хоронить детей. Супруги не должны хоронить супругов", - он остановился. Я снова похолодел.
"Спустя год со смерти Никиты мы пошли навестить его могилу. На кладбище мы встретили много сочувствующих родственников и друзей. Казалось бы, жизнь продолжалась. Тем не менее, моё зрение к тому времени сошло почти на нет. Я мог видеть только очень яркий свет. И Их. Конечно. Неважно, насколько я плохо видел. Даже закрывая глаза я видел эти бесформенные фигуры. Хоть мой мир был почти полностью скрыт в темноте я видел их расплывчатые силуэты, а иногда и красные угольки глаз, горящие во тьме.
Мы с Мартой изредка говорили о том, что когда-нибудь мы попробуем ещё раз. Что мы справимся.
Проснувшись в одно утро я повернулся, чтобы, нащупав Марту, поцеловать её в щёку. Её место пустовало, а покрывало хранило лёгкое тепло тела. Дойдя до кухни я вошёл внутрь и вскрикнул от ужаса. Я чувствовал, что Марта сидит за столом и пьёт утренний чай. За её спиной медленно качаясь вверх и вниз висел отчётливый, плотный образ, словно сотканный из чёрного ночного неба. В области где у него, похоже, была голова, горели два ярких огонька."
Я дёрнулся в кресле. Заслушавшись Егора я не заметил, как ручка выпала из моих рук, разорвав момент тишины стуком по паркету. Подняв ручку с пола и положив её и блокнот на стол я невольно провёл руками по лицу, словно пытаясь снять несуществующую паутину, стянувшую мои мускулы.
"Я долгое время говорил с Мартой, я пытался ей помочь, вывести её из депрессии. Она утверждала, что всё хорошо, что она просто грустит и скучает по Никите. Большую часть времени я находился в библиотеке, а она со мной где-то рядом в кресле за газетой или вязанием. Я собрал огромный стеллаж литературы по оккультизму, душам, жизнью после смерти и другой мистике и пытался понять, что же я всё-таки вижу. Вижу без зрения. Я читал с раннего утра до глубокой ночи. Подушечки моих пальцев были покрыты бумажными порезами - так быстро я поглощал том за томом, но это меня не останавливало.
В один из долгих ночей я не добрался до кровати и уснул прямо за книгами. Я проснулся и почувствовал, что что-то не так. Я ощутил, что моей жены нет ни в библиотеке. Не было её и в спальне и вода не шумела в ванной комнате. Прокричав её имя несколько раз и не получив ответа, я сбежал вниз, хватаясь оборудованными специально для меня поручнями. Именно в этот день дом пустовал и не производил ни звука. Я не слышал ни привычного гула машин, везущих спешащих офисных работников, ни дребезжания холодильника по кафелю на кухне, ни низкого гула музыки из кафе в соседнем доме.
Спустившись в гостиную я увидел лёгкую тёмную дымку, которая спиралью выкручивалась вверх прямо в небеса, пронзая невидимую для меня стену и крышу дома. Мои ноги ослабли и я упал на колени. Медленно двигаясь вперёд я натолкнулся на кресло. Мои руки скользнули наверх и я коснулся холодной кожи. Взяв её за запястье я не почувствовал её пульс. Моя голова кружилась, и только спустя минуту я понял, что в моё левое колено больно впилась небольшая крышечка. Этикетка была от сильнодействующего снотворного, которое мы с Мартой принимали последние полгода, пытаясь уснуть больше двух часов за ночь."
Я сидел и слушал его, широко распахнув глаза от ужаса. Егор криво усмехнулся мне.
"Ничто не уходит просто так, ничто не появляется просто так. Смерть Марты выбила меня из колеи. Я даже не мог плакать на её похоронах. Ко мне приставили сиделок и нянек, но я ничего не понимал, лишь днями сидел в кресле у окна, наблюдая за приближение и отдалением теней, проходящих мимо моего окна.
В один из таких дней, которые не отличались один от другого, я услышал лёгкий непонятный мне стук. Разыскивая источник звука я посмотрел вниз и увидел волны нежно белого молочного цвета, расходившиеся вокруг из моей груди. С тех пор я начал слушать умиротворяющую мелодию своего сердца. Я слышал лишь стук. Стук. Стук.
Спустя недели я начал слышать пульсы няни кормившей. Её девичье сердца билось часто и шумно, как сердца нежных птичек словно пойманых рукой. Она радостно щебетала о своём возлюбленном, о том как он сделал ей предложение. Её сердце словно пело и трепетало от одной этой мысли.
Я прислушивался к сердцебиению – своему и их, всех людей окружавших меня. Я заново знакомился с миром, я слышал сердца с сильными, чёткими и медленными ударами. Сердца, стучащие как тоненькие молоточки по наковальням. Я видел, как меняется их пульс. Спустя месяц я начал видеть вены и артерии. Спустя ещё два я начал видеть силуэты тел, словно сотканных из тёмно-красных нитей. Я видел то же, что я видел раньше, но я видел больше. Я мог видеть пса, промчавшегося за окном. Я мог видеть газету и текст на ней у сиделки, которая зачитывала мне свежие новости. Я мог видеть всё!"
Его широко улыбался. Я невольно улыбнулся в ответ.
"К тому времени я чётко сформировал план. После долгой кропотливой переписки я собрал свои ценные бумаги, опустошил свои депозиты и отправился к единственному человеку, который мог бы помочь. Он смог перевести большую часть денег в другую страну, поменять моё имя, гражданство и найти мне подходящий дом. Так я и стал тем, кем меня видят сейчас. Я использую то, чем меня наделили высшие силы в ответ на мои потери. Я снова мог жить. Вспоминая свою любимую жену и сына я смог путешествовать по миру и запечатлеть все эти пейзажи в своих картинах. Запечатлеть их образы в вечности красок. Всё ради них. В память о них."
Он улыбнулся, а затем улыбка медленно сошла с его лица. Мы сидели молча, казалось, десятки минут, пока я укладывал всё в голову. Меня съедали сотни вопросов, которые я боялся задать. Егор ответил на них сам.
"Вижу ли я Их?", - спросил он. – "Конечно, я вижу. Я вижу мир как он есть, во всех красках, словно он соткан из разноцветных шёлковых тканей, обтекающих друг друга. И я вижу чёрные, вязкие, смолистые тени нависающие над каждым из людей."
Я промолчал. В моём желудке словно бушевала вьюга, а сердце безудержно стучалось о мою грудную клетку, словно хотело сбежать отсюда.
"Что ты видишь за мной?", - охрипшим голосом спросил я.
"Я не могу тебе ответить."
Я погрузился в мысли и мы снова замолчали.
"Скажи, что ты видишь в зеркале?", - спросил я чуть более уверенно.
"И это я не могу тебе сказать. Но я могу показать", - он встал и подошёл ко мне. Его лицо выражало решимость. Медленно поднявшись из кресла и встал напротив Егора. Его седеющие волосы пахли хвоей и смолой. В полутьме гостиной его морщины, с удвоенными усилиями избороздили его лицо.
Я глубоко вздохнул и повернулся к зеркалу, висевшем в прихожей. Его опустил свою крепкую руку на моё плечо, резко сжав его до боли. Я хотел было вскрикнуть, но мой голос пропал, вместо этого издав только жалкий хрип. Моё зрение пропало.
"Закрой глаза", - сказал он, и я послушался.
Всё, что было едва видно в полутьме ламп ярко светилось. Каждый предмет и поверхность обладали собственным цветом и оттенком, которые, казалось, я бы никогда не мог увидеть в жизни. Всё двигалось, мерцало и пульсировало. Я видел тысячу вещей одновременно и стены не были границами. Я, словно оторвавшись от тела, видел деревья вокруг дома, свою машину, трассу, даже смог дотянуться краем зрения до озера, по которому неспешно плыли утки. Каждая поверхность резонировала с моим внутренним мотором. Стук. Стук. Моя голова кружилась от такого объёма информации, меня начало тошнить.
Я опустил взгляд и взглянул в зеркало на себя. За моей спиной легко подёргивалась тёмная дымка, похожая на мокрую занавеску из душа. Две тоненьких красных точки едва были различимы в серой массе. Я вздохнул с облегчением и перевёл взгляд на Егора. Я хотел закричать, издать какой-то звук или пошевелиться, отвести взгляд. Я не смог.
За его спиной висела огромная, чёрная масса. Казалось, она поглощает все те источники света, которые так привлекали мой взгляд всего секунды назад. Словно чернила в воде оно растворялось в воздухе, собираясь в другом месте. Границы фигуры были разорванными и жидкими, как раздавленная медуза. Его форма казалась желеобразной, но осязаемой. Я был парализован от ужаса, мои глаза сами по себе поползли вверх, как бы я не пытался отвести взгляд.
На его вершине мерцали два ярко-алых рубина. Они пылали и переливались, словно были живым пламенем. Он медленно повёл ими вниз, и я почувствовал, как наши взгляды встретились. Где-то в середине головы появилась маленькая горизонтальная брешь. Она стремительно начала разрастаться, пока почти полностью не разрезала его голову. Я услышал утробный, глубокий гул. Он смеялся?. Затем фигура начала увеличиваться. Или… приближаться? Комната начала уходить под моими ногами, и я почувствовал, что моё сознание угасает. Крепкая хватка на моём плече ослабла. Всё пропало из моего зрения. Я открыл глаза и видел мир в его серости и обыденности.
Я повернулся к Егору, но не смог сказать ни слова. На ватных ногах я вышел в прихожую, накинул куртку и подошёл к входной двери. Когда моя рука опустилась на дверную ручку, я услышал его голос позади меня.
"Ты увидел всё. Теперь дай мне дожить свою жизнь в спокойствии."
Я на секунду остановился, думая, что ответить, но не смог выдавить из себя ни слова. Выскользнув на улицу я остановился и попытался отдышаться. Вечер уступал место ночи, сверчки стрекотали из канавы, словно это была их оркестровая яма. Где-то вдалеке раздавался лай пса, подхватываемый собаками по соседству. Ветер утих и лишь тихонько пробегал по земле, подымая один два-листа над землёй и тут же нежно укладывая их обратно.
Мне казалось, я схожу с ума, что это всё мне привиделось. Ведь если я протяну руку за спину, я ничего там не почувствую.
Я содрогнулся. Сунув руку в карман в поисках сигарет я натолкнулся на небольшой прямоугольный предмет. Я вытащил диктофон, который продолжал запись. Остановив плёнку и перемотав на пару минут назад я снова услышал слова Егора.
"Дай мне дожить свою жизнь в спокойствии."
Я остановил проигрывание и вытащил плёнку. Эта история сделала бы меня знаменитым, но что-то задело меня. Я не хотел больше видеться со стариком никогда, и его история настолько отпечаталась в моём сознании, что я не был готов уснуть в ближайшие несколько лет.
Уверенным движением переломив кассету я поджёг плёнку зажигалкой. Растоптав тлеющий пластик я достал сигарету, проводя взглядом по стенам дома. В его окне на втором этаже всё так же горел свет. Бросив наполовину докуренную сигарету на землю я сел в машину и завёл двигатель.
Перед выездом на трассу в сторону города я остановил машину, а затем вышел проветрить голову и лёгкие. На небе выходили ранние вечерние звёзды. Офисные строения светились ровными рядами, где-то включался свет в одиноких окнах многоэтажных зданий. Я кинул один последний взгляд на дом.
Дом, в который я надеялся больше никогда не приехать. На фоне тёмного неба с трудом было различимо, как из дымохода подымался дым.
Дым, который раскручивался по широкой спирали, уходя в небеса.